Ознакомительная версия.
«Вот этой формулы совсем не помню, в мое время и в моем месте (город Новороссийск) она была уже как-то не в ходу. Наоборот, люди были смутно недовольны жизнью: дефицит был сплошной, чтобы одеть и накормить семью, приходилось не столько деньги зарабатывать, сколько разыскивать продукты и вещи. То есть, может, и дала, но недодала – вслух не говорили, но в воздухе это висело» (А. К. Интервью 11. Личный архив автора).
Если родители не возражали против утверждения «советская власть нам все дала», то морально обезоруженный ребенок встречался с ним один на один – и последствия бывали тяжкими. Почему старшие не возражали – особый вопрос. Во-первых и в-главных, родители наложили печать на уста и не вмешивались в государственное, коммунистическое воспитание детей. Во-вторых, некоторые родители соглашались с этой идеей, хотя истолковывали ее по-разному.
Политолог Илья Земцов высказывает мысль, что в советской пропаганде был специальный обертон – «внушить советским людям, что, как ни трудна жизнь в их собственной стране, там, за кордоном, она еще хуже» (Илья Земцов. Советский язык – энциклопедия жизни. – М.: Вече, 2009. с. 99). Свидетельства моих собеседников и мои детские воспоминания подтверждают эту идею. Здесь мы хоть и трудно, хоть и скудно, но выживаем, справляемся, а там мы бы не выжили, не справились, под забором подохли – такое настроение существовало. Иногда наивное: здесь государство хоть что-то людям дает, а там только отнимает. Иногда циничное: там надохорошо работать, «вкалывать», чтоб хорошо жить, а здесь мы разучились. Иногда эти несовместимые утверждения совмещались.
Но существовала и дожила до наших дней вера в то, что советская власть и впрямь все нам дала. В новейшей книге «СССР: Жизнь после смерти» (М.: Издательство Высшей школы экономики, 2012) социолог Анна Очкина, профессор Пермского университета, утверждает, что все мы выжили в постсоветской реальности только благодаря «дарам» советской власти: «Стало понятно, что СССР незримо присутствовал почти в каждом благосостоянии, в каждой семейной экономике в виде чего-то, полученного от советского социального государства, будь то квартира, земельный участок или высшее образование» (с. 289). То есть не мама с папой, не бабушки с дедушками, не мы сами заработали то, что имеем, а государство облагодетельствовало – дало.
Историк Александр Пыжиков полагает, что идея «государства-благодетеля» в своем законченном виде сложилась к началу 60-х годов: «Н. С. Хрущев и его окружение исходили из того, что, во-первых, население страны должно быть сыто, одето, проживать в достойных условиях, а во-вторых, все это человек должен получать из рук государства. Помещенная в сеть идеологических координат социальная политика лишалась своих экономических корней. Она превращалась в особый род государственной благотворительности, снисходящей сверху на все население или на какую-то его часть, молодежь, например. Средства массовой информации делали акценты на заботе власти о людях, за что требовалось благодарить правительство в самых разных формах…» (Александр Пыжиков. Хрущевская «оттепель». – М.: ОЛМА-Пресс, 2002. с. 267).
И многие благодарили. Кто-то ритуально, а кто-то искренне. Борис Грушин, организатор первых в Советском Союзе опросов общественного мнения, анализировал благодарности, полученные в ходе опроса: «Какие поразительные обороты мысли! Труженики мордовского колхоза стали лучше жить не потому, что стали эффективнее работать, а «благодаря заботе партии», молодая женщина окончила институт, но связывает это не со своими личными намерениями, а с“мудрым руководством КПСС и правительства». Это значит, что люди не осознают себя в качестве сколько-нибудь активных, самостоятельных субъектов социального действия, производящих свою собственную жизнь и держащих свою судьбу в собственных руках. Совсем наоборот: они – всего лишь бессильные существа, чье счастье полностью зависит от кого-то другого, «наверху», что-то вроде детей, чьи родители в любую минуту могут либо наказать, либо осчастливить их» (Борис Грушин. Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения. В 4-х книгах. Жизнь 1-я. Эпоха Хрущева. – М.: Прогресс-Традиция, 2001. с. 156).
Профессор Очкина не напомнила, а пропаганда постоянно напоминала про «неоплатный долг»: советская власть все дает и ничего не жалеет, но за это каждый у нее в долгу по гроб жизни. Даже песня была, старшее поколение помнит: «И где бы ни жил я, и что бы ни делал, пред Родиной вечно в долгу». Слова Марка Лисянского.
«Засыпая, я был счастлив, что родился в Советской стране, а не где-нибудь в Америке, а то сейчас бы под забором валялся. Наша страна права всегда. Все плохое в нашей жизни – от нехороших людей. Точка. Я бесплатно учился в спортивной школе, где меня обеспечивали всем, дневали и ночевали со мной, бесплатно занимался в киностудии, каждое лето родители возили меня к бабушке в деревню через полстраны, бесплатно поступил в институт, то есть был типичным благополучным советским ребенком, и мне, конечно, говорили (в школе – не дома), что долги родине (партию и власть упоминали редко и в основном наша директриса) надо отдавать. Я в общем-то был не против и даже за. Было не то что чувство вины, а желание отличиться, сделать что-нибудь значительное для страны. В армию пошел с охотой, а там увидел, всей шкурой прочувствовал, как советский народ уничтожал друг друга. Это были последние годы СССР – на них и пришелся конец моего счастливого детства. Но поскольку после армии люди прежнего поколения начали массово ругаться, тосковать по советской власти, которая мне все дала, и даже сваливать на меня (17-летнего при Горбачеве) вину за развал страны – я окрысился, написал кучу статей о том, что не успел родиться, а уже всем задолжал – но это была запоздалая реакция» (А. Г. Интервью 3. Личный архив автора).
«Я прекрасно знал, что такое „капитализм в Америке“, где полисмены бьют резиновыми дубинками маленьких негритят на улице Уолл-Стрит, что президент Трумэн – поджигатель войны и негодяй, что в Америке царит эксплуатация человека человеком, иногда я – ночью – просыпался в слезах от чувства счастья, что живу в СССР. Помню, с каким смехом я читал книгу Джеймса Гринвуда „Маленький оборвыш“. Надо же! – у нас танки, самолеты, поезда, электричество, а там еще ездят на телегах! В 9 лет я не понимал, что книга Гринвуда повествует о жизни англичан в 19 веке. Думал по глупости, что это сейчас у них такая тьма и отсталость. Правда, когда книгу прочел, задумался, что-то в голове не складывалось, тогда я заглянул в послесловие и понял, что это было сто лет назад и все же… чувство превосходства над телегами англичан и газовыми фонарями на улицах Лондона доставили мне минуты счастья: мы живем лучше! СССР светоч мира!» (А. К. Интервью 6. Личный архив автора).
«Советская власть мне все дала – воспринимала прямо. Страха не чувствовала никогда. Вину чувствовала всегда только за то, что мало стараюсь во всем» (О. К. Интервью 8. Личный архив автора).
В моем личном случае внушение агитпропа было поддержано семьей, и у меня, десятилетней, появились весьма болезненные чувства пополам с неприятными мыслями о нашем государстве. Ситуация развивалась точно так же, как в рассказе «Арбузный переулок». На каникулах меня отправили в лагерь, а я взвыла в письме: заберите меня отсюда, здесь плохо! Подробно описала, что именно плохо, и ждала, что заберут. Но пришел суровый и короткий выговор от бабушки Маруси. Меньше странички: компендиум идей пропаганды.
В наше сложнейшее время под нацеленными на наши города американскими атомными бомбами советское государство ничего для тебя не жалеет и дает тебе летний отдых. Государство заботится о тебе, поит и кормит, а ведь миллионы детей умирают с голоду и только мечтать могут о том, что тебе досталось даром. Ты неблагодарная белоручка, ты заелась и потеряла совесть. Обдумай свое поведение. Мама и папа очень серьезно с тобой поговорят. Всё!
Воспроизвожу, как запомнилось, а запомнилось крепко. Думаю, что бабушкино письмо было рассчитано на перлюстрацию, потому что мой вопль «заберите!» был «клеветой на материальные условия жизни в Советском Союзе» и указывал на мещанские настроения в семье. Бабушка, родная дочь раскулаченного и расстрелянного отца, о советской власти знала и понимала все.
Физические и моральные условия в рядовом пионерлагере старшему поколению известны: тюрьма-light. Мечтать о них мог только умирающий с голоду, больше никто. Палаты на двадцать человек. Ни на минуту не остаешься один. Всегда настороже в ожидании окрика и унижения. Казенные трусы и майки меняют раз в неделю. В деревянный нужник водят строем. Ночью у двери ставят ведро. По утрам воспитатель проверяет, как застелены койки. Если ему не понравится, он перевернет матрас: воспитание аккуратности (и покорности). Политическое воспитание тоже в полной силе: пионерские сборы, политинформации, беседы.
Ознакомительная версия.
